Семнадцатого марта, в День святого Патрика, в клубе «Среда обитания» состоялось выступление молодого писателя и поэта Саши Кладбище. Настоящим именем она никогда не представится.
Я спускаюсь в зал, где меня никто не знает и не ждет, кроме самой Саши. Зрителей не больше 50 человек, и все они — близкие друзья и друзья друзей Кладбища, но мне совсем не одиноко, потому что с началом выступления каждый из нас становится звеном одной цепи, скрепляемой поэзией.
Саша — не чувственная дама с тонкой душевной организацией, а скорее сильный воинственный эльф, берущий силы в дактилях и амфибрахиях.
Её мало волнуют новости о дорогих машинах патриархов, об офшорах политиков и незадекларированном имуществе Яровой. Её стихи — это чаще всего способ оторваться от реальности, но даже когда она пишет о земном, всё равно сохраняется внутреннее ощущение невесомости.
— Саша, почему Кладбище?
— В университете я была готом, и меня так в шутку назвали друзья, потом прицепилось.
— Сколько лет ты пишешь стихи?
— Лет двадцать точно.
— У тебя стихотворения, в основном, от мужского лица. Почему?
— Это сложный вопрос. Многие считают, что это кризис половой кодификации, но, на самом деле, дело не в этом.
Просто большинство стихов, написанных от имени девушки, они воспринимаются как женская поэзия, чаще всего истерическая, про любовь-морковь и так далее, а мне всегда хотелось писать более обобщённые стихи без привязки к полу — так они получаются более универсальными.
— Во многих твоих стихах присутствуют обращения к богу или божествам, причём разным. Ты вообще религиозный человек?
— Да, конечно. На самом деле, я православная христианка. Я много езжу по миру, бываю в разных местах. Я не могу чётко идентифицировать свою веру. Это, по-моему, называется экуменизм, когда ты веришь в Бога, и ты считаешь, что он един (на самом деле, экуменизм объединяет только христиан — прим. The Ukraine), то есть «Я верю в Иисуса Христа, я верю в Гаутаму Будду, я верю в пророка Мухаммеда, я верю в Кришну, я верю в Гаруду» (текст песни Ляписа Трубецкого «Я верю» — прим. авт.).
— Во время выступления ты говорила, что лес — это твоя стихия, твоё место. Почему именно лес?
— Это сложно объяснить. Когда я пребываю в лесу, я пребываю в умиротворённом состоянии. Я могу на неделю уехать в лес, жить в палатке, и мне будет хорошо! Но, к сожалению, из-за того, что есть работа, семья, друзья, нельзя всё время находиться в лесу. Это ж можно одичать, в конце концов! Надо всё-таки вести какую-то социальную жизнь. Ну а лес — это место, где я чувствую себя, как в своей тарелке. Поэтому, собственно, у меня так много стихов посвящено лесу.
— И сказок! Как ты считаешь, зачем сказки нужны взрослому человеку?
— На самом деле, если вспомнить, какие сказки были в Средневековье, то они были для взрослых, а потом уже пошла тенденция, что всё это детское. Даже сказка о Красной Шапочке — это вообще жуткий роман порноужасов! Шарль Пьеро потом просто адаптировал это для детей. Или если взять историю из русского фольклора про глиняного человека — это тихий ужас! Изначально сказки были созданы без привязки к возрасту. Но они нужны всем, и взрослым, мне кажется, даже больше, потому что для детей сказки и так часть их жизни, они живут в сказочном мире. Я пишу сказки для взрослых, чтобы восполнить этот дефицит волшебного. Взрослым нужно понимать, что сказочный мир, он рядом.
— Во время выступления ты призывала людей ничего не бояться. У тебя самой что-нибудь вызывает страх?
— Все чего-нибудь боятся, и я, наверное, тоже, но я активно работаю над тем, чтобы искоренить в себе любой страх, но ничего конкретного не вызывает во мне ужас. Когда я боялась высоты, по методу Дюльфера я прыгнула с тридцатиэтажного дома с верёвкой. У меня был страх боли, и я несколько раз подвешивалась на крючках. Когда мы побеждаем в себе страх, жить становится больше. Если понять корень этого дела, то можно от него избавиться.
Как правило, самый главных страх — страх смерти, но поскольку мы все умрём, бояться её глупо.
— Что скажешь о современной поэзии?
— Я вообще, честно говоря, не в теме современной поэзии, потому что меня немного пугают политические тусовки. Все они такие возвышенные, такие… не то что бы пафосные, но они много уделяют время этому. Поэзия ради поэзии. Я пишу, потому что лезет изнутри, и всё! Но из тех, кто мне нравится, как пишет, это поэтесса с никнеймом Шутник, Вера Полозкова нравится — у нее очень интересный слог, и Дмитрий Быков. Лаэртский еще очень нравится.
— А из классиков?
— Мне всегда жутко нравился Александр Блок. Я просто бессознательно строю свои стихи таким же образом. В большинстве его стихотворений две последние строчки — это удар всего стиха ниже пояса.
— Я знаю, что для тебя написание стихов — это «возможность запечатывать своих бесов рифмой» и просто «способ не свихнуться». Чем же ты зарабатываешь на жизнь?
— Я копирайтер, пишу сценарии всяческие. В общем, зарабатываю словом, но немного другим. Но кроме того, что я писатель, я еще массажист, у меня был суши-ресторанчик, я торговала бусами в Индии на ночном рынке, но чаще всего я писатель.
— Как ты считаешь, какое слово сильнее: слово поэзии или прозы?
— Сильнее кольт, как в том анекдоте.
В перерывах между чтением стихов и исполнением песен группы «Белфаст» Саша поделилась одним фактом, услышанным в «Фрэнки Шоу». Там говорилось: учеными доказано, что в человеке столько энергии, что неделю им можно было бы освещать целый город. Могу сказать вам наверняка, что в этом хрупком поэте-сказочнике столько энергии, что она могла бы осветить весь земной шар.